Андрей Епишин

Гленн Лигон. Я — человек. 1988

Сегодня под флагом прогресса выступает искусство актуальное и современное, которое противостоит искусству конвенциональному и традиционному, эту самую актуальность уже утратившему. Что ж, перефразируя известные слова русского революционера Владимира Ленина о русском же писателе и мыслителе Льве Толстом, можно признать, что любой хоть сколько-нибудь крупный художник не может не отражать в своём творчестве хотя бы некоторые из существенных процессов и проблем современности.

Максимальное соответствие контексту настоящего времени требует от авторов противодействия технологическим, финансовым, социальным, идеологическим или любым другим механизмам современного общества. Из этого следует, что актуальность искусства всё ещё тождественна радикализации истории.

В начале ХХ столетия искусство утвердило себя в качестве универсального протеста против всех выродившихся до пошлости форм отображения человеческой жизни. Авангард с его субверсивными идеями и манифестами — отказом от академической школы, затем отказом от фигуратива — затем от станковизма, от авторства художника и так далее — успешно доказал, что протесты не убивают, а, напротив, делают сильнее. Не стоит забывать и о модернистской идее Gesamtkunstwerk, согласно которой только сила искусства способна подготовить человечество к переходу на некую новую ступень развития, осуществить мировой переворот и приблизить наступление новой эры.

Андреас Стерцинг. Давид Войнарович (Молчание = смерть). 1989. Бумага, серебряная фотопечать

С тех самых пор и по сей день художник имеет счастливую возможность находиться в перманентной оппозиции к действительности, стращая публику всё новыми и новыми пощёчинами общественному вкусу и одновременно трактуя эти жесты как особую, жизненно необходимую освободительную практику. Безусловно, подобные установки порождают немало политических и коммерческих профанаций, бесконечно далёких от рацио и морали. Вместе с тем ситуация в целом вполне соответствует умонастроениям эпохи, приравнивающим гуманизм к рафинированной форме насилия над личностью. Невозможно и неправильно насаждать единую для всех истину, настоящий вкус, подлинную художественность, когда подобных констант больше не существует, а единая матрица «высокого» и «низкого», «аутентичного» и «неаутентичного», «подлинного» и «поддельного» уже не вызывает былого доверия.

Существует, конечно, и третий путь — l’art pour l’art, чистый эстетический эскапизм, бегство от нестабильного и полного насущных проблем мира, за пределы каждодневного опыта в царство свободной человеческой креации. Однако, если верить Вальтеру Беньямину, сама по себе эстетика вовсе не противоречит политике.

В любом произведении искусства заложены глубинные идеи и смыслы, которые, в отличие от смыслов поверхностных, фактических, не имеют авторства, так что даже самые аполитичные работы могут обрести и обретают помимо воли неконтролируемые политические звучания.

Итак, современный художник бунтует и протестует, равняясь на устойчивый анархический тип высоко авангарда, когда-то обозначившего своей целью подрыв системы ценностей правящего истеблишмента. Однако нападки на устоявшиеся традиции, хулиганские тактики и демарши, всякого рода кощунства, изощрённая скандализация власти и общества всё меньше и меньше пересекаются с пространством художественного. Впрочем, и эта жертва оказывается напрасной. Легитимизированные через заключения кураторов и экспертов, протестные акции и объекты так и не получают ожидаемого резонанса за пределами узкопрофессиональной среды. Они стабильно бракуются широким зрителем, будучи восприняты в лучшем случае как откровенный trash, а в худшем — как квази-террористические действия, закамуфлированные под искусство.

Леон Голуб. White Squad V. 1984. Холст, акрил

Так стоит ли художнику бунтовать? Не лучше ли благородно «служить идеалам»? Вопрос полемический. В обществе, где реальное право на жизнь имеют лишь традиционные, стабильно востребованные ценности: церковь, родина, мораль, семья, закон и порядок, — художнику остаётся сомнительная роль восторженно-добровольного культуртрегера («насадителя света и искоренителя злонравия...», как говаривали пару веков тому назад). Любопытно, что вышеозначенные ценности удачно вписываются в разного рода тоталитарные системы, которые в свою очередь доводят их до предельной грани, то есть до абсурда и кошмара. Печальные и постыдные судьбы художников, волей или неволей оказавшихся «на службе режима», хорошо известны. Парадоксально, но даже настоящее протестное искусство имеет реальный шанс по прошествии времени стать официальным, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так что и бунт, и отказ от оного выглядят сегодня как равнозначные попытки выбить стул из-под собственного седалища.

И всё же протестная тема перспективна и привлекательна, поскольку значительно расширяет территорию действия искусства, которое в свою очередь активно выходит на улицы и циркулирует в Интернете, где живёт по своим внутренним законам, предполагающим массовое медийное восприятие. С другой стороны, искусство, претендующее на радикальный контент, вовсе не обязано говорить о политике напрямую.

Как показывает история, сама природа художественного бунта носит куда более иррациональный характер, не нуждается в политической риторике и не «прогибается» под нужды эстетизации той или иной партийной платформы.

Согласно идее французского философа и теоретика искусства Жоржа Батая, главная сила бытия — это сила непроизводительной траты (depense). В то время как человеческий мир руководствуется «ограниченной» экономикой производства и накопления, само по себе существование, напротив, идентично самоуничтожению и растрате. Творить, создавать — это в конечном счёте тратить и разрушать. «Закон вселенной есть хаос», — говорит Ницше, а вслед за ним и Батай. Или, если угодно, бунт. Стало быть, художник лишь следует этому закону, разрушая любую рациональную картину мира. В таком случае бунт изначально заложен в любом художественном жесте, а всякое творчество в той или иной степени протестно и субверсивно. А что же, как не перманентная субверсия, есть признак человеческой свободы? Свободы осознать собственное несовершенство и неправильность окружающего миропорядка. Свободы высказать своё мнение языком искусства.