Николай Лобазников

На первый взгляд картины Чинги Самсона представляют собой простые сцены современной африканской жизни. Однако мрачный колорит вкупе с нарочитой галюцинаторностью художественного языка превращает эти повседневные зарисовки в намёк на что-то зловещее, скрывающееся под обыденным поверхностным взглядом или существующее сразу за ним.

☚

Адаптируя европейскую традицию ренессансной портретной живописи, Самсон создаёт многофигурные композиции на фоне сложных многоплановых ландшафтов. Фигуры, по преимуществу мужские, часто изображаются со знаковыми предметами или памятными вещами, такими как белое кружево, букеты протеев (национальный цветок ЮАР), внутренности животных, черепа или безжизненные человеческие формы, завернутые в полупрозрачные простыни. В зашифрованном пространстве полотен взгляд зрителя трактуется как насильственное вторжение. Герои медленно и лениво переводят свой взор с полным отсутствием зрачков от того, чем заняты, навстречу назойливому взгляду реципиента, побуждая последнего столкнуться с эпистемологическими границами материального понимания.

Самсон последовательно совершенствует эстетическую чувственность, которая превозносит идентичность молодых африканцев, но также намеренно утаивает что-то от публики. Возможно, эта сдержанность отчасти порождена ожиданиями, что его работы непременно должны затрагивать вопросы расы, бедности и коррупции в явной и легко усваиваемой форме. Самсон, конечно, заинтересован в том, чтобы транслировать то, что для него важно, но на своих условиях, на своём языке и вне прямо активистского месседжа. Вместо того, чтобы бороться с социально-политическими проб­лемами, которые он не в состоянии решить, Самсон предпочёл обратиться к своему собственному потенциалу. «Я не хочу быть художником, питающим западные фантазии о том, что такое Африка. Я больше заинтересован в том, чтобы начать другой разговор о саморепрезентации, чем те, которые уже существуют. Я также хочу представить духовность того места, откуда я родом. Я вырос, наблюдая ритуалы и культурные коды, которые некоторым могут показаться весьма мрачными», — говорит он.

Стоит отметить, что загадочные темнокожие люди со светящимися бельмами глаз ускользают от какой-либо классификации, несмотря на их современную одежду, в основном состоящую из белых рубашек, коричневых курток и джинсов. Ландшафты, служащие им фоном, узнаваемы и характерны для Кейптауна. В Uqobo Lwakhe (2023), например, изображён внушительный левый склон Столовой горы в качестве фона, в то время как Dondolo (2023) приобретает ещё большую топографическую специфику благодаря центровому присутствию горных склонов Львиной головы и Пика Дьявола.

Хотя действие и происходит в Кейптауне, одним из главных достижений Самсона является его способность транслировать максимально широкий, универсальный ракурс в изображении трагической, но часто очень привлекательной природы насилия, его почти эротического очарования.

Горе — это след трепета, который оставляет за собой насилие смерти. Всякая смерть имеет оттенок насилия, даже тихая. Это внезапное, бесформенное горе, успокаивающее и болезненное. «В детстве у меня была книга о Фрэнсисе Бэконе, и он просто захватил меня. Я был очарован им. Он всё ещё держит меня и сейчас. Я не раз задумывался о природе насилия, пока создавал эти работы, — рассказывает художник. — Я думал, почему жизнь так устроена? Почему жизнь устроена с этим недостатком, почему она конечна?»

Это чувство конечности жизни и острая тревога, которую оно вызывает в человеческих сердцах, и есть то, что художник стремится выразить в своём творчестве. В руках Самсона призрак смерти одновременно предвещает и манит, он притягателен и опасен, как и всякая красота. Самсон радушно приглашает зрителя присмотреться к его приглушённой палитре, передаче формы и наслоению текстур, но почти полное отсутствие света создаёт некий трудно объяснимый дискомфорт. Именно это ощущение пронизывает всю экспозицию работ, выполненных с прохладной элегантностью и грацией — вуалью красоты, скрывающей имманентное насилие. И если, например, насилие кисти Фрэнсиса Бэкона коверкало лица и фигуры, то Чинга Самсон рассматривает его с ледяным спокойствием и отстранённым очарованием. Ведь в нашей повседневной жизни оно таится за углом и живёт внутри каждого из нас.

«Я хотел, чтобы проект создавал ощущение, будто вы только что наткнулись на сцену, которую не должны были видеть», — поясняет Самсон. Действительно, каждый посетитель выставки невольно ощущает себя вуайеристом, наблюдающим за чем-то непристойным. Вместе с тем художник просит не порицать или судить, а скорее смотреть (если осмелимся) и размышлять. Он погружает нас во тьму, которую мы можем оценить эстетически, не делая вывод о каких-либо политических или субъективно эмоциональных мотивах.

Как уже говорилось выше, любые предметы на полотнах Самсона обладают необычной автономией и властью. По его словам, эти объекты обитают в мире, который «кажется тайным, почти святым и далёким», происходящим «откуда-то, куда никто не ходит». Также в творчестве Самсона присутствуют определённые маркеры, которые раскрывают характер его тёмной изменчивой Вселенной. Например, в свои необычные портреты Самсон включает местную флору: лилии Канны или Стрелитции королевские (цветок райской птицы). Эти специфические цветы не только служат напоминанием о смерти, но также имеют определённое значение для представителей народности коса, поскольку они обычно используют сорванные цветы только для украшения могил. В работе Ukuphicothwa Kwento Xa Ingaziwa (2023) Самсон использует в качестве центрального мотива сизаль. Несколько человек собрались вокруг растения, некоторые, кажется, прислушиваются к звуку, исходящему из глубины его ствола, в то время как другие проводят пальцами по его листьям, изучая гладкие ветви с исключительным вниманием, как будто одитируя объект на предмет его уникальности и непознанности.

В проекте Nzulu yemfihlakalo человек полностью уравнен с природой, не умаляется ею и не возвышается над ней, а является частью вечной движущей силы. Южноафриканские ландшафты вкупе с таинственной церемониальностью совершаемых дейст­вий и неопределённым временем суток как будто предполагают существование другого мира в пределах опознаваемого физического, телесного плана. В конце концов, что такое попытка приблизиться к красоте и ужасу, как не вторжение, особая форма соучастия в зрелище смерти?

Ed. Honey Luard, Alex Bennett

text(s) by Lwandile Fikeni, Tamar Garb

graphic design by Ard.works

English

2023. 92 pp., ills.

hardcover

31 x 24,1 cm

ISBN 978-1-910844-61-8